К начатому Уде поиску причин происшедшего присоединились многие историки искусства, хотя и не все из них соглашаются с природой этой внешней обусловленности. Однако те, кто вслед за Уде ищут ответ в политике, ссылаются в своих толкованиях на «призыв к порядку» (rappel а l’ordre) — широкую послевоенную реакцию на усмотренное в авангарде развитие анархических и антигуманистических средств выражения, которым решено было противопоставить классицизм, верный французской («средиземноморской») традиции.
Действительно ли Пикассо, лидер авангарда, насей раз пустил свой корабль в кильватере этого массового «возвращения», неспособный совладать с течением исторической реакции? У некоторых исследователей вызывает сомнение не только это объяснение, но и сам момент обращения Пикассо, якобы совпадающий с послевоенным «призывом к порядку». Ведь Пикассо впервые обратился к классическому стилю еще во время войны, о чем свидетельствуют графические портреты Макса Жакоба (2) и Амбру- аза Воллара, выполненные им в 1915 году. На этом основании исследователи апеллируют к обстоятельствам личной жизни Пикассо. Они указывают на то, что художник потерял контакт со своими единомышленниками Браком и Аполлинером, сражавшимися на фронте, и со своей любовницей предвоенных лет Евой Гуэль, умиравшей от рака; они упоминают его растущую тревогу по поводу превращения кубизма в штамп и, у эпигонов, в обычную банальность; они отмечают, что Пикассо попал под обаяние «Русского балета» — его эксцентричного антрепренера Сергея Дягилева, блестящих балерин и изысканного окружения; наконец, они ссылаются на влюбленность Пикассо в Ольгу Хохлову, танцовщицу этой труппы, на которой он женился в 1918 году и которая ввела его в мир богатства и удовольствий, где авангард был лишь одной из разновидностей шика.
Скучаете? Заходите в казино вулкан россия официальный сайт. Увлекательные слоты поднимут настроение.
Хотя эти два объяснения — социополитическое и биографическое — спорят друг с другом, в одном они все-таки схожи: оба ищут причину этой перемены за пределами искусства Пикассо как такового. Их роднит общее понимание характера причинного объяснения. Как следствие, они противоположны другой позиции, утверждающей, что послевоенная манера Пикассо логично вытекает из развития самого кубизма, растущего наподобие организма, и что, таким образом, ее генетический код — сугубо внутренний и более или менее независим от внешних факторов. Внутренне присущим кубизму принципом, который, согласно этой точке зрения, сработал и в данном случае, является коллаж — пересадка инородного материала на однородную прежде поверхность произведения. Если коллаж позволял наклеивать на кубистскую картину спичечные этикетки и визитные карточки, вырезки из обоев и газет, отчего бы не расширить эту практику до пересадки целых «шосторонних» стилей, так что Пуссен будет переработан в духе скульптуры греческой архаики, а реалистические композиции художника XVII века Ленэна представлены с помощью пестрых конфетти пуантилизма Сёра? В конечном счете, считают сторонники этой позиции, нет никакой необходимости искать объяснения подобному стилистическому изменению, потому что на самом деле ничего не изменилось: коллажный принцип остался тем же — лишь «<посторонний» материал немного поменялся.